Вероника Драгалин, глава Антикоррупционной прокуратуры, рассказала в недавнем интервью для Ziarul de Gardă о взаимосвязи между учреждением, которым она руководит, и Национальным центром по борьбе с коррупцией в контексте публичных разговоров о разногласиях между этими двумя структурами. Кроме того, она представила подробную информацию о резонансных уголовных делах и объяснила, почему беглый олигарх Владимир Плахотнюк не может быть обнаружен.

— Сложилась ситуация, которая указывает на институциональный кризис и кризис взаимодействия. Расскажите, пожалуйста, что происходит между двумя учреждениями – Антикоррупционной прокуратурой, которую вы возглавляете, и Национальным центром по борьбе с коррупцией, – которые должны бороться с коррупцией. Это плохое сотрудничество или что-то более серьезное, в контексте того, что президент Майя Санду сказала, что она опасается, что эта ситуация может оказаться в отчетах Европейской комиссии?

— Сотрудничество между этими двумя учреждениями, ответственными за расследование уголовных дел о коррупции, было хорошим с тех пор, как я приехала сюда 1 августа 2022 года, и оно продолжает оставаться очень хорошим и сегодня, и мы ведем совместную работу. У нас есть уголовные дела, над которыми мы работаем вместе – прокуроры по борьбе с коррупцией работают вместе с сотрудниками НЦБК по очень важным делам, в которых мы добились успехов за последний год. Мы продолжаем работать вместе, но в публичном пространстве появились другие версии о существующей реальности. Это преднамеренные действия людей, заинтересованных в создании восприятия дестабилизации в нашей стране, потому что это выгодно именно преступникам. Когда возникает ощущение, что государственные учреждения плохо работают, создается атмосфера дестабилизации.

Для меня это означает, что мы работаем очень хорошо, у нас действительно хорошие результаты, и теперь мы видим усилия, призванные дестабилизировать нас. Могу заверить вас, что у нас все еще очень хорошее общение. Но, как я уже говорила с самого начала, в этом здании, в котором вы сейчас находитесь, есть люди, которые работают в интересах других людей, а не в интересах государства и граждан. И поэтому иногда это сводится к ситуациям, которые действительно прискорбны, но я уверена, и я думаю, что это доказывает, что мы начали иметь положительные результаты в борьбе с большой коррупцией.

— Национальный центр по борьбе с коррупцией отказался давать комментарии, по крайней мере, когда мы обратились к ним как учреждение прессы. После этого Вы общались с руководством НЦБК?

— Я продолжаю общаться с руководством НЦБК. В пятницу (9 июня, прим. ред.) после обеда я имела беседу с г-ном Юлианом Русу. Мы два отдельных учреждения и институциональные решения в НЦБК принимает г-н Русу. У НЦБК есть отдельная пресс-служба. Я не знаю всех их стратегий, планов. Когда речь идет о пресс-релизах, мы координируем их. Естественно, что мы должны их координировать. Например, когда происходят обыски, в которых участвовали офицеры НЦБК и прокуроры АП, мы координируем текст, чтобы пресс-релиз, который появляется на странице НЦБК, был правильным и представлял то, что произошло, и мы часто помещаем один и тот же текст на нашей странице. Желает учреждение выступать с реакцией, или нет, мы эти вещи не координируем. Решение принадлежит каждому учреждению в отдельности.

— Вы говорили о том, что внутри антикоррупционных учреждений есть недобросовестные люди, и что встреча, о которой Вы говорили в прямом эфире на Facebook (утренняя трансляция от 9 июня, в которой Вероника Драгалин дала некоторые объяснения, прим. ред.), была проведена в этом контексте после некоторой утечки информации по каналам Telegram. Какие меры можно эффективно предпринять в этой ситуации?

— Если речь идет об утечке информации о конкретных уголовных делах из нашего учреждения, то довольно сложно предотвратить эти вещи, потому что у всех у нас есть в кармане телефоны, с помощью которых за три секунды можно сфотографировать все, что находится в нашем здании, и эти фотографии могут быть отправлены через зашифрованные приложения людям, управляющим каналами Telegram, и пойти дальше. Предотвратить это очень сложно.

Я еще в августе-сентябре говорила, что мы должны что-то сделать в этом отношении и найти решения. Я разговариваю с прокурорами АП и с руководством НЦБК. В качестве защитного средства можно отметить запрет персональных компьютеров или телефонов, чтобы каждый сотрудник имел только служебный телефон. Я, как прокурор в США, имела телефон, который я получила от своего работодателя, и подписывала документ, в котором говорилось, что я понимаю, что этот телефон не является моей собственностью, я обязана использовать его только в служебных интересах и что в любое время мой работодатель может получить доступ к этому телефону. Так я работала прокурором в США шесть лет.

Я думаю, что мы, как учреждение, если бы у нас было достаточно ресурсов, чтобы иметь возможность закупить мобильные телефоны для каждого сотрудника, тогда мы установили бы такое правило, и я думаю, что это могло бы нам очень сильно помочь. Потому что, когда происходит утечка, у нас, как у руководителей этих учреждений, были бы инструменты, чтобы очень быстро проверить, откуда произошла утечка. Мы обсуждаем, как мы могли бы получить такое финансирование. Это дорого. Я думаю, что мы выявим токсичных людей в наших учреждениях, устраним их, и будем работать намного эффективнее, чем раньше. Но я думаю, что мы уже доказали, что даже в очень сложных условиях, в которых мы работаем, мы добиваемся успехов в громких делах.

— В прямом эфире на Facebook Вы упомянули о том, что есть люди, которые проникли в самые высокие структуры преступных организаций Молдовы. Это сотрудники прокуратуры, НЦБК или правоохранительных органов…

— Хочу уточнить, что я этого не говорила. Я понимаю, что на эту фразу были реакции. Я хотела исправить это, потому что я хотела не это сказать. Я сказала, что АП, наряду с НЦБК, удалось проникнуть в самые высокие структуры организованных преступных групп, и благодаря этому мы знаем, чем занимаются эти группы, какие у них планы. И, чтобы было ясно, что я имела в виду: как известно всему обществу, 26 мая мы были на пленарном заседании парламента, чтобы публично зачитать очень подробное обвинение для процедуры лишения депутата Марины Таубер парламентской неприкосновенности в рамках дела, которое находится в ведении НЦБК и АП.

— Незаконное финансирование Партии ШОР.

— Правильно, незаконное финансирование Партии ШОР. Я считаю, что люди, которые являются юристами, прокурорами, адвокатами, судьями и т. д., которые понимают, что означает обвинение, если они прочитают это обвинение и посмотрят публичное заседание парламента, поймут, что единственный способ получить такие конкретные обвинения, и в данном случае необходимо подчеркнуть, что мы находимся только на стадии обвинения, и судьи должны определить, являются ли эти вещи доказанными или нет, но в обвинении указана дата, точное время, точная сумма, которая была передана от одного человека к другому. И мы предоставили много деталей. И я сказала на пленарном заседании парламента, что некоторые лица, фигурирующие в этом деле, сотрудничали с органом уголовного преследования. Я не помню точную цифру, но я сказала об этом в парламенте, что это 65-70 человек, которые имеют статус подозреваемых или обвиняемых в этом деле. Некоторые из этих людей, которые не являются сотрудниками НЦБК или АП, сотрудничали с органами уголовного преследования, и мы могли записать разговоры, встречи, передачу денег.

Имена этих лиц стали известны обвиняемой Марине Таубер, стали известны Политической партии ШОР, как юридическому лицу, их адвокатам, потому что в законе говорится, что они имеют право ознакомиться со всеми материалами дела. В течение последних нескольких недель юристы ознакомились со всеми материалами, и очень хорошо знают имена указанных лиц. Версия обвинения, которая была зачитана в парламенте и опубликована, как объяснил исполняющий обязанности генерального прокурора, была обезличена, без включения имени. Мы предупредили этих людей об этом, они это знают.

Я имею в виду, что я, как прокурор, всегда была очень чувствительна к безопасности тайных агентов и свидетелей, которые сотрудничают с прокуратурой. С моей точки зрения, свидетели, сотрудничающие с нами, заслуживают самой большой защиты, которую может предложить государство, потому что они помогают органу уголовного преследования раскрыть преступление. И это очень опасно, это может повлиять на их жизнь, на их семьи, и мы очень хорошо это понимаем.

— Поскольку расследование уголовного дела закончилось, можете сказать, откуда поступали деньги для финансирования Партии Шор?

— Я хочу отметить, что часть этого расследования была разделена, чтобы можно было дело депутата Марины Таубер и юридического лица Партии Шор направить в суд, но остальная часть дела все еще находится на стадии судебного преследования, так что есть некоторые вещи, которые я могу сказать, но есть другие, которые я не могу комментировать. Могу вам сказать, что в обвинении, которое было зачитано на пленарном заседании парламента, было описано, как некоторые люди летали в течение суток из Кишинева в Россию и обратно, и возвращались с 8000 долларов, которых они по закону не должны были декларировать. Несколько человек делали это довольно часто. Восемь тысяч, плюс восемь тысяч, и еще восемь тысяч и довольно быстро можно дойти до больших сумм. Это был один из способов ввоза денег из России в Молдову.

Но я хочу подчеркнуть, что мы находимся на стадии обвинения, это позиция АП в соответствии с доказательствами, которые мы собрали, и сейчас очередь адвокатов сказать свою позицию. Они могут иметь свои доказательства и свидетелей. И, наконец, судьи определят на публичном судебном заседании, достаточно ли доказательств или нет. Я считаю, что очень важно соблюдать презумпцию невиновности.

— Владимир Плахотнюк фигурирует в нескольких громких уголовных делах, самым крупным из которых является уголовное дело о банковском мошенничестве. Дело до сих пор не попало в суд, хотя еще в августе 2022 года было подано ходатайство. Вы также сделали несколько обращений относительно того, как это дело затягивалось в суде. Как Вы думаете, кто виноват в этой ситуации? Речь идет о судебной системе или о том, как действовали адвокаты?

— Я думаю, что есть несколько факторов, которые способствовали этому затягиванию, и есть несколько решений. Одно из решений, которое поможет нам избежать такого затягивания в будущем, – это изменения в Уголовно-процессуальном кодексе, потому что есть некоторые процедуры, которые позволяют адвокатам предпринимать определенные действия, из-за которых в результате приостанавливаются слушания. Например, адвокат подает ходатайство об отклонении судьи. При подаче таких ходатайств заседания приостанавливаются. АП выдвинула предложения о том, в каком месте следует вмешаться в Уголовно-процессуальный кодекс, чтобы мы могли двигаться вперед, не отменять и не приостанавливать заседания, потому что это может быть неправильно использовано с целью затягивания судебного разбирательства. Я знаю, что мы находимся на довольно продвинутой стадии, и Министерство юстиции работает над довольно обширным проектом Уголовно-процессуального кодекса и Уголовного кодекса. Мы, как учреждение, участвуем в нескольких рабочих группах, публичных дебатах по этому вопросу. Законодательство должно быть изменено.

— Существует дело о кражах из квартир, рассмотренное в суде. Обвиняемый подал очень много заявлений об отводе судьи. Когда мы, как журналисты, пришли в суд, мы видели, что судья решил больше не принимать эти заявления. Значит, судьи могут перестать допускать такие ситуации, когда дело доходит до затягивания?

— Закон позволяет судьям отклонять шаги, которых они считают повторными, необоснованными. Но мы, как прокуроры, поддерживаем позицию государства, обвинение, но в то же время очень хорошо понимаем, что если у нас есть одна позиция, а у адвокатов другая позиция, и если судья согласится с нами в ситуации, когда неясно, какая сторона права, и решение будет в пользу прокуроров, тогда, по сути, есть риск, что ответчик выиграет дело или на уровне апелляции, или в ЕСПЧ. Я, как прокурор, и в США, а не только в Молдове, всегда знала об этом. Мы хотим победить, но мы знаем, что все не просто черное и белое, и когда судья вставал на сторону ответчика, я иногда была уверена, что наш обвинительный приговор будут поддержан и в Апелляционном суде. Я считаю, что это нормальная вещь, которая существует в каждой системе правосудия, и мы не можем так быстро прыгать и говорить, что судьи коррумпированы, адвокаты коррумпированы. Это довольно сложные вещи, когда мы говорим о системе правосудия, обо всех правилах, которые должны соблюдаться, о стандартах, и не так просто указывать пальцем на виновного.

— На имя Владимира Плахотнюка осталось еще одно дело, связанное с банковским мошенничеством, расследование которого не завершено.

— Да, в ходе очень масштабного и крупного уголовного дела о банковском мошенничестве расследование в отношении Владимира Плахотнюка было прекращено в конкретном эпизоде, где ущерб, продемонстрированный накопленными доказательствами, составляет около 40 млн. долларов или евро. Речь идет об этом деле, которое еще не дошло до суда, но должно дойти. Но есть и другие эпизоды, части дела, которые все еще находятся на стадии расследования. Все еще ведется работа не только в отношении Владимира Плахотнюка, но и в отношении многих других людей. У нас есть довольно длинный список людей, которые имеют статус подозреваемых или обвиняемых, у нас есть обращения в целях выполнения поручений о производстве процессуальных действий в нескольких странах, мы ищем активы за рубежом и в Молдове. Продолжается работа в отношении нескольких вопросов, в том числе по делу Владимира Плахотнюка о банковском мошенничестве.

— Вы не знаете, где находится Владимир Плахотнюк и это официальная позиция прокуратуры.

— Верно.

— Но были предприняты шаги. Почему все это длится так долго? Он не может быть локализован? Как это понять?

— АП направила запрос в Интерпол, чтобы Владимир Плахотнюк был объявлен в розыск, и это означало бы, что если, например, Плахотнюк путешествует из одной страны в другую и прибывает в аэропорт, то он может быть задержан, и мы можем быть уведомлены, чтобы начать, например, процедуру экстрадиции. Но Интерпол не принял наш запрос, чтобы этот человек был объявлен в розыск. Это официальный ответ от Интерпола.

— Почему? У вас недостаточно аргументов?

— У нас нет внятного объяснения от Интерпола. Официальный ответ заключается в том, что он не объявлен в розыск Интерполом. Мы сделали запросы в другие страны, но в официальных ответах они отмечают, что они не знают сегодня, где находится этот человек. Но закон позволяет нам двигаться вперед по делу, даже если мы не знаем, в которой стране он находится.

— В законе прошлым летом были внесены поправки, и в нем четко указано, что судебное преследование может быть завершено, даже если власти не знают и не могут определить место нахождения обвиняемого. Если станет известно, где он находиться, дело нельзя будет направить снова в суд?

— Есть два варианта. Есть вариант номер один, когда мы, в Молдове, не знаем, в какой стране находится человек, потому что мы действительно не знаем, где он находится, и это тот этап, на котором мы сейчас находимся, но сначала мы должны доказать, что мы пытались определить, где он находится. Мы не можем просто сказать, что понятия не имеем, где он находится, мы должны доказать судье, что мы сделали все необходимое, чтобы выяснить это, но у нас только эти ответы. Это то, что мы сделали в августе 2022 года.

И есть другая ситуация, когда мы знаем страну, где находится человек, но мы не можем его там найти. И в данном случае у нас есть пример Вячеслава Платона. Позиция прокуратуры заключается в том, что Вячеслав Платон находится в Великобритании. Мы должны напрямую обратиться по официальным каналам к этой стране, чтобы они нашли этого человека в своей стране и сообщить ему об обвинении, которое мы подготовили и передали. Это другая процедура, когда мы вынуждены напрямую сотрудничать со страной, в которой, как мы знаем, находится человек.

— И в данном случае новый закон больше не применяется?

— Применяется. В случае с Вячеславом Платоном мы пошли по этому каналу. Власти Великобритании определили его место нахождения, встретились с ним, ему сообщили, что есть три обвинения, которые должны быть доведены до его сведения. Он отказался их изучить. Но согласно новой процедуре, АП предприняла все действия, которые мы обязаны предпринять, чтобы мы могли обратиться в суд и подать эти иски в его отсутствие, потому что он принял решение не явиться в страну, не явиться в суд, чтобы защитить свою позицию. Но он имеет полное право послать адвокатов вместо себя, и дело пошло бы дальше в его отсутствие.

— О Илане Шоре, что Вы можете нам сказать? После решения Апелляционного суда, которое может быть исполнено в соответствии с национальным законодательством. Дал ли Израиль, государство, в котором он находится, ответ?

— Здесь мы говорим о другой процедуре. Республика Молдова направила Израилю запрос об экстрадиции в 2020 году, для участия в процедуре апелляции. Эта просьба об экстрадиции не была удовлетворена до сегодняшнего дня. Сейчас, после того, как Шор был осужден и Апелляционным судом, с юридической точки зрения ситуация изменилась, потому что Республика Молдова может потребовать его экстрадицию не для участия в судебном процессе, а для исполнения окончательного наказания. Здесь прокуратура не играет никакой роли. Министерство юстиции – это то учреждение, которое направляет запросы на экстрадицию, но, естественно, все государственные учреждения, ответственные за эту область, общаются, работают. В настоящее время продолжается работа по его экстрадиции для исполнения наказания. Это не просто, это занимает много времени. Система правосудия бюрократична в любой стране. Но мы должны увидеть позицию Израиля в отношении этого требования об экстрадиции.

— Владимир Плахотнюк фигурирует и в других уголовных делах. На каком этапе находятся эти дела? Например, дело о «Metalferos»?

— Владимир Плахотнюк фигурирует в нескольких уголовных делах, многие из которых находятся в ведении АП. Например, дело о «Metalferos» находилось в ведении ПБОПОД, но в последние месяцы оно было передано в АП в соответствии с ее компетенциями. Все дела, в которых фигурирует Владимир Плахотнюк, находятся на стадии судебного разбирательства. Наиболее продвинутое дело – это то, в котором уголовное преследование было завершено в августе 2022 года и должно быть направлено в суд.

— Давайте перечислим эти дела. Речь идет о мошеннической закупке бланков для паспортов и дело под названием «Кулёк», по черному кульку, которого он якобы передал тогдашнему президенту Игорю Додону. В этом деле Плахотнюк имеет статус обвиняемого.

— Если я не ошибаюсь, думаю, что его обвинили, но дело находится на стадии судебного разбирательства, хотя часть этого дела, в котором фигурирует Игорь Додон, была передана в суд. В этом деле о коррупции Игоря Додона обвиняют в том, что он принял денежные суммы от Владимира Плахотнюка. В этом случае обвиняемым, привлеченным к ответственности за принятие денег, является Игорь Додон, а в обвинениях Игорю Додону позиция прокуратуры заключается в том, что эта сумма денег или инкриминируемые выгоды исходят от Владимира Плахотнюка, от группы, с которой он был связан.

— Что было в том кульке, о котором все спрашивают, были ли там деньги или нет?

— Я приглашаю вас принять участие в судебных заседаниях, потому что там будут рассмотрены все доказательства, включая видео, другие свидетели. Все это будет рассмотрено на судебном заседании в Высшей судебной палате.

— Спасибо!

Беседу вела Наталья ЗАХАРЕСКУ