Материал hromadske

«Это страшная война, намного страшнее Второй мировой. Так много погибших, а еще больше искалеченных! Единственное, что утешает: мы — на светлой стороне», — говорит 94-летний Иван Мирон, а между морщинами по лицу текут слезы.

Единственный до сих пор живой советский «25-летник» плачет всякий раз, когда говорит о воинах. А впрочем, почти без слез он вспоминает свое прошлое: участие в украинском подполье, арест, этапирование в ГУЛАГ, карцеры, адскую работу в лагерях, голодовку и восстания в бараках. Мужчина отбыл 25 лет советских лагерей — с первого до последнего дня. Когда предлагали помилование за признание вины, ни разу не согласился.

Хата младше хозяина на шесть лет

Я приезжаю к Ивану Мирону в субботу. Накануне связываюсь с социальной работницей, которая помогает им с женой, переспрашиваю, здоров ли господин Иван и может ли со мной встретиться.

Анна Тафийчук говорит, что у подопечного очень опухли ноги и плохо с сердцем. Что накупила лекарства, но он принимает их не систематически и в больницу ложиться не хочет. Впрочем, когда услышал о гостях, обрадовался и просил пересказать, что с радостью примет.

Поэтому я покупаю вкусный чай (после 25 лет лагерей вкусовая страсть бывшего политзаключенного — крепчайший черный чай без сахара), вкусняшки к нему — и через несколько часов уже выхожу в Росошки, на Потоке.

Поток — это название кутка, где уже многие поколения живут Мироны. 94-летний Иван, как и его отец когда-то, держит здесь овец и коз, до сих пор каждый день сам их доит, весной отдает пастухам на полонину и ждет их осенью дома.

«Если бы вы в марте пришли, то в их хате была бы куча ягнят, это такая красота!» — говорит Анна Тафийчук.

Вокруг маленькой гуцульской хаты на две комнатки по холмам растет старый сад, некоторые из деревьев прививал еще отец. Он же строил и дом, в котором сейчас живет Иван с женой Кристиной. Возведенный в 1935-м дом младше Ивана Мирона на шесть лет.

• 

• 

• 

«Воевал бы за Карпатскую Украину, но кто бы меня, мальца, тогда взял?»

Пока Анна заваривает чай, садимся за стол говорить. Говорю, что буду фотографировать — господин Иван встает переодеться. Возвращается через 10 мин в традиционной гуцульской вышитой рубашке и стареньком пиджаке. Усаживается за стол и начинает вспоминать все, что выпало на его судьбу.

Иван родился в 1929-м, поэтому в начале Второй мировой был 10-летним мальчишкой и хорошо все помнит.

«Ту войну мы и не почувствовали, можно сказать. Я тогда был ребенком, ходил в школу. До войны мы в школе учили три гимна — чешский, словацкий и украинский (гимн подкарпатских русинов авторства Александра Духновича, его пели за автономии времен Чехословакии, куда входило Закарпатье между мировыми войнами и затем в короткий период независимой Карпатской Украины — ред.) — говорит Иван Мирон.

Самый страшный эпизод войны для него — уничтожение венграми Карпатской Украины. Вспоминает, что очень хотел тогда идти к сечевикам защищать государство, «но кто бы меня, мальца, туда взял?»

«В нашем доме о тех событиях много говорилось, к нам приходило немало сечевиков, скрывались. Потом, уже во время оккупации, было какое-то время, когда в Бычкове поселился один немец и за деньги переправлял находившихся в нелегальном положении сечевиков в Германию. Тогда многие наши так спаслись.

А одна родственница, Анна, не захотела в Германию, пошла учительствовать в Лазещину, но там кто-то на нее донес. Ее предупредили о задержании, но она решила сбежать с местными коммунистами к россиянам. Там их и посадили: коммунистам дали по году, а она отсидела пять — потому что россиянам сказали, что была в “Просвіті”, — рассказывает Иван Мирон.

«Оккупация сменилась оккупацией»

Собственно, всю венгерскую оккупацию во время Второй мировой Миронова семья прожила, как и до войны: работали на своей земле. У отца были коровы, волы и овцы. Иван проводил с ними лето на горной долине.

Кроме того — учился в школе. В Росошке была пятилетка, затем учился в Бычкове. Уже по приходу советских войск, в 1944 году, получал образование в Мукачевском сельхозтехникуме.

«Оккупация сменялась оккупацией», — так те времена объясняет Иван Мирон.

Между 1944 и 1946 годами в Закарпатье действовало политическое образование Закарпатская Украина, где за власть боролись чехи из правительства Бенеша в экзиле и местные коммунисты. Последние в конце концов перевесили, и в 1946 году край стал частью УССР как одна из областей.

«Это было время, когда мы потеряли даже название — до этого были Подкарпатской Русью, Карпатской Украиной, потом Закарпатской Украиной, а потом стали просто Закарпатской областью в составе Советского Союза. Слово “Украина” для нас больше даже не фигурировало», — говорит бывший политзаключенный.

Выбрал нелегальное положение повстанца

На уроках в сельхозтехникуме, где учился тогда Иван, начинают рассказывать о прелестях новой власти и торжественно сообщают, что именно ученики будут иметь честь образовывать в Закарпатье колхозы.

«Я как то услышал, так мне плохо сделалось!.. Я знал, что это такое — колхозы, поэтому решил себе: ни за что этого не буду делать. Я не буду отнимать от людей землю, потому что эту землю испокон веков дал Бог. Так я бежал из Мукачево домой.

Это была весна, лето я провел с отцом на горной долине, а в октябре к отцу пришел учитель из Бычкова и пересказал, чтобы не держали меня дома, потому что жаль потерять такой ум. Так дали меня снова в школу, чтобы у меня было полное образование. Окончил в конце концов 10 классов. Потом пошел сразу учительствовать, был учителем младших классов в Черной Тисе».

Так было до осени 1949 года, когда Ивану Мирону пришла повестка в армию. Мужчина вспоминает, как с той бумажкой пришел домой и сказал маме, что отныне ему нет места больше нигде, кроме как в подполье ОУН-УПА.

Иван Мирон стал связным в УПА на псевдо Малый, несмотря на то, что собратья сразу предупреждали: надежды на дальнейшую войну нет, и их впоследствии просто всех переловят по лесам и пересадят. Собственно, Ивана Мирона поймали в апреле 1951-го, после акции захвата оружия в сельсовете в Росошке, когда он разоружил охранника и отобрал у него три карабина.

По наведению предателя их повстанческую группу из 18 человек через три месяца захватили эмгебисты во время облавы. Шестерым повстанцам из этой группы, среди которых был Иван, присудили 25 лет лагерей.

• 

• 

• 

«Не считаю защиту своего народа преступлением»

Приговор, рассказывает политзаключенный, ему был оглашен в Ужгороде на самое Рождество 1952 года. В то время Ивану Мирону было 22. Дальнейшие 25 лет, которые должны были стать лучшими в жизни мужчины, превратятся в ад — с бесчеловечными условиями жизни.

Хуже всего, говорит, было до смерти Сталина: адский, почти круглосуточный труд на вечном холоде без выходных, постоянные обыски и карцер за малейшее непослушание.

В то время Иван Мирон отбывал наказание в лагерях Норильлага. В 1953-м он принял участие в Норильском восстании узников, которое длилось более двух месяцев и наконец изменило систему: у заключенных появились четыре выходных в месяц и возможность раз в две недели отправлять и получать письма (до этого это было возможно только дважды в год).

Впоследствии во время нескольких волн (в 1956-м после развенчания культа Сталина и в 1960-м, когда изменили уголовный кодекс и отменили срок в 25 лет лагерей, сократив его до 15) из лагерей на свободу вышли десятки тысяч политзаключенных. Однако не Мирон.

Каждый раз, когда его вызвали комиссары и предлагали подписать признание, мужчина говорил, что с обвинением не согласен и вины своей не признает.

«Говорил им: “Я не преступник, потому что не считаю защиту своего народа преступлением”. Впоследствии меня просто перестали вызывать на эти признания», — вспоминает мужчина.

Потому Иван Мирон отбыл все присужденные ему режимом 25 лет лагерей. Сейчас в шутку говорит, что срок отбыл все-таки не полностью, потому что когда его этапировали самолетом из Москвы в Ужгород, была суббота. Мирона освободили в тот же день, потому что дальше воскресенье — выходной, а держать до понедельника не могли.

«Срок моего заключения истекал в воскресенье, а меня освободили в субботу под вечер, поэтому я вышел на 6 часов раньше», — говорит он.

В ожидании реабилитации

Господин Иван вспоминает, как с братом ехал из Ужгорода домой в Росошку автобусом. Как смотрел на улицах на женщин и детей, которые ели мороженое, и не мог поверить своим глазам.

В деревню, из которой Ивана Мирона забрали 22-летним парнем, он вернулся больным 47-летним мужчиной. С клеймом «враг народа» (вспоминает, как возле него не садились в автобусе и не все здоровались на улице), с возможностью работать только кочегаром, ежемесячной явкой в милицию и проверкой всей корреспонденции.

Мать Ивана не дождалась — умерла за два года до его возвращения. Мужчина стал жить в родительском доме. Здесь во времена подполья греко-католической церкви собирались на тайные службы. На одной из таких секретных служб Иван познакомился с будущей женой Кристиной Грицак.

С тех пор живут вместе — не в богатстве, а в уважении, при поддержке родных и друзей, иногда даже незнакомых. Например, в ноябре львовские пластуны собрали средства и организовали мастеров, которые провели в дом Миронов горячую воду.

Чтобы стать реабилитированным, господину Ивану пришлось ждать почти 30 лет после провозглашения независимости Украины. Это сделали только в августе 2019 по новому закону «О реабилитации жертв репрессий коммунистического тоталитарного режима 1917-1991 годов».

Мужчина находит в стопке бумаг возле стола документ: «Вот видите, что здесь пишет? Что я реабилитирован, но приговор суда в 1952 году не отменен. Тот приговор, по которому меня несправедливо осудили и по которому я отбывал лагеря, так и не отменили. Я так и не дожидался справедливости!»

«Защищать свою землю и народ — это святое дело»

Сейчас в доме Ивана Мирона тоже война: ревностно следит за новостями по телевидению. Говорит, что этой полномасштабной войны ждал.

В 2014-м, когда был почти на 10 лет младше, порой просился, чтобы его взяли на фронт. Стрелять, говорил, уже не может, но патроны и снаряды ребятам подавал бы. Сейчас мужчина приобщается к помощи войска преимущественно словом и… сыром. Передает его на фронт через волонтеров.

На кладбище возле церкви в Росошке развеваются сине-желтый и красно-черный флаги на двух могилах. Один из похороненных погиб на фронте, другой — в госпитале от ранений.

Еще в апреле в Бахмуте пропал без вести племянник Ивана Мирона — Андрей Костюк. Он служил в 101 Закарпатской ТрО.

«Такой хороший парень, так нам помогал, — жалуется госпожа Кристина, жена Ивана Мирона. — Еще весной здесь у нас был, помогал сад почистить, порезать дрова. А уже больше полугода ничего о нем не знаем.

Официально “пропавший без вести”. А так, ребята передавали, что там был сильный обстрел, и часть под завалами осталась. Но мы молимся о нем и не прекращаем верить, что жив, что вернется».

Господин Иван плачет всякий раз, когда говорим о нынешних военных.

«Молюсь за них ежедневно и прошу для них защиты. А ничем не могу им помочь… Должны остановить зверя. Надо быть достойными и давать отпор. Защищать свою землю — это святое, великое дело.

Чем больше людей будут проходить военные учения, чем больше украинцы будут присягать на верность своему народу и государству — тем больше у нас будет армия, и тем меньше будет в обществе воров и предателей. Должны становиться таким народом, достойным!» — утверждает мужчина.

Он точно знает, что такое достоинство и как дорого бывает ее цена.